МИЛИЦЕЙСКИЙ ПРОТОКОЛ
О ГИБЕЛИ ПОЭТА

Приснилось мне, как ветер бьёт в лицо.
К гостинице бегу я, к "Англетеру".
Весть город на Неве берёт в кольцо
О гибели. Я чувствую аферу.

Примчался. В номер приоткрыта дверь.
Весь интерьер овеян злым секретом.
Подумалось о том, какой же зверь
Так яростно расправился с поэтом.

Окостенела правая рука,
Приподнята в изгибе, бронзовея.
Лицо распухло - жуткая тоска -
И не узнать Есенина Сергея.

Мент на диван воссел, как на престол.
Карандаша огрызком то и дело
Он водит, составляя протокол.
А на полу лежит поэта тело.

Что труп для милитошки? Так, пустяк.
Не знает никаких он евхаристий.
"Под правым глазом, - пишет он, - синяк,
Царапины нехитрые на кисти".

Ещё что Коля Горбов записал?
Что видел он под потолком, балдея?
Лежала тумба, канделябр стоял.
Затянута петлёй не мёртвой шея.

Раскрыт американский чемодан -
Клубками лезут галстуки, как змеи.
Стреляет многоцветность, как наган,
Той пестротой, что вовсе неуместна.

Лоб закрывала желтизна кудрей.
Всё кончено. Ушёл из жизни витязь.

За столиком - графин воды, мол, пей,
Но мент сквозь зубы цедит: "Распишитесь!"

Был мне противен этот ералаш,
Противилась душа всей этой яви.
Сломался тут ментовский карандаш -
И подписи своей я не поставил.

Летят в окне снежинки без конца,
Надвинулся Исаакий лавой.
И траур чёрный окаймил певца
Теперь уже ему ненужной славой.

Метель гудит вовсю, приснилось мне,
И "Англетер" рождает слух ментовский.
"Конец его естественен вполне!" -
Задумался угрюмо Маяковский.