ПЕЙЗАЖ
Июнь 1920

Угасшие звёзды усыпали
серым пеплом поток зелёный
реки студёной.

Растерял свои пряди источник.
Сокровенные гнёзда и трели
в закате сгорели.

Превратили речку лягушки
в чародейный, волшебный фагот,
но он фальшиво поёт.

Из-за горы выплывает
добродушный образ луны
с лицом ветчины.

И шутят над ней созвездия,
выбегая из синих домишек
ватагой мальчишек.

Заката розовый свет
придаёт окраску галантности
горных вершин гигантности.

Надоело, мне кажется, лавру
быть большим поэтом-пророком
с похужлым боком.

А мы, как всегда, наблюдаем:
в сон уходит вода скоротечно
с улыбкой беспечной.

Всё, как принято здесь, рыдает,
плачет поле и даже ветер,
сам того не заметив.

И я как природы частица
с ней в грустный сливаюсь лепет:
«О, сердца трепет!»

Грехами запятнаны губы мои,
теперь же печали вселенской окраску
надели, как маску.

Уходит пейзаж от меня в никуда.
Глубокой могилой становится грудь,
окончен мой путь.

Летучая мышь сообщает мне срочно,
что прячется солнце, в туч траур одето,
на западе где-то.

Отче наш любви моей ради!
(Слёзы рощ и бульварных аллей,
плач тополей.)

В чёрном,как уголь, вечере
вижу я всё, как положено
взглядом коршуна.

Я мёртвую душу терзаю свою
сетью взоров, из паутины свитых,
давно забытых.

Вот и ночь наступила, и звёзды
вонзают в холодную зелень реки
свои клинки.

Перевёл с испанского Анатолий ЯНИ (Одесса)

Для сравнения предлагается посмотреть перевод,
выполненный Михаилом Павловичем Кудиновым.

ПЕЙЗАЖ

Потухшие звезды
усыпали пеплом холодное лоно
реки зеленой.

Ручей растрепал свои косы,
а тайные гнезда, как в час расплаты,
огнем объяты.

Лягушки превратили канаву в дудку,
которая фальшивит еще усердней
во мгле вечерней.

Из-за горы на просторы неба
окорок луны с лицом добродушным
выплыл послушно.

Из домика, который окрашен в индиго,
звезда луну добродушную дразнит,
как мальчик-проказник.

Розовая окраска в наряд свой хрупкий,
в наряд, пошитый рукой неумелой,
гору одела.

Лавр устал оттого, что надо
казаться всезнающим и поэтичным,
как лавру прилично.

Вода течет, как текла и прежде,
на ходу в прозрачный сон погружаясь
и улыбаясь.

Все по привычке здесь горько плачет,
и вся округа, хотя и невольно,
судьбой недовольна.

Чтобы звучать в унисон с природой,
и я говорю - никуда не деться;
"О мое сердце!"

Но губы мои, мои грешные губы
окрашены соком глубокой печали
и лучше б молчали.

И этот пейзаж мне не радует сердце,
в груди я чувствую холод могилы,
и все мне не мило.

О том, что скорбное солнце скрылось,
летучая мышь сказать мне успела
и прочь улетела.

Отче наш, помилуй любовь!
(Плачут рощи - не будет удачи,
и тополи плачут.)

Я вижу, как в угольном мраке вечернем
мои глаза горят в отдаленье,
пугая тени.

И мертвую душу мою растрепал я,
призвав на помошь паучьи узоры
забытых взоров.

Настала ночь, зажигаются звезды,
вонзая кинжалы в холодное лоно
реки зеленой.