ВСТРЕЧИ ПУТЕШЕСТВУЮЩЕЙ УЛИТКИ –
LOS ENCUENTROS DE UN CARACOL AVENTURERO
Декабрь 1918
(Гранада)
Рамону П. Роде

Младенчески дивная нежность
царит в идиллическом утре.
К земле наклоняют деревья
свои невесомые кудри.
Дрожанием лёгкого пара
покрыты посевы, взгляните,
лучи пауки протянули
из тоненьких шёлковых нитей –
дорогами к воздуху свежему.
А за тополиной аллеей
родник среди трав свои строфы
скандирует, сердцем светлея.
И мирный флегматик-улитка,
мещаночка и плодожорка,
недоучка и жуткая скромница,
пейзаж созерцает с пригорка..
Божественна здесь безмятежность.
Спокойная эта Природа
и веру даёт ей, и дерзость –
забыта о доме забота:
увидеть тропы оконечность
её одолела охота.

И в путь устремилась улитка –
и в дебри вошла плющевые,
в дремучий крапивник. А в центре
две кваквы-старушки нагие
под солнцем животики грели,
печальные и больные.

«Все эти модерные песни, –
бурчала одна из лягушек, –
ничтожны». И ей отвечала
другая из этих подружек,
которая подслеповата:
«Ты помнишь, как девушкой свято –
была ведь дурёхой, невеждой –
я верила в Бога когда-то
и песенку пела с надеждой,
что Бог эту песню услышит
и нас пожалеет, Всевышний:
с небес он опустится с лаской.
Я нынче не верю тем сказкам:
Научена горькой судьбою,
петь песни не думаю вовсе…»

Лягушки-старушки с мольбою
теперь подаяния просят
у юной квакушки у брода.
Лягушечка та луговая
чванливо бредёт вдоль болота,
травы изумруд раздвигая.

И вдруг ужаснулась улитка
у тёмной сосны-великанши.
Ей хочется вскрикнуть. Не может
Вот к ней приближаются квакши.

«Это, наверное, бабочка?» –
бормочет почти слепая.
И ей отвечает вторая:
«У неё два маленьких рога!
Ведь это улитка!.. Улитка,
идёшь ты из стран далёких?»

«Я вышла из дома под утро
и вернуться хочу, я устала».
«Трусливая тварь эта!» – мудро
слепая лягушка сказала. –
«Никогда не поёшь ты?» – «Боюсь:
меня охватила усталость». –
«А молишься?» – «Нет, не молюсь,
я этому не обучалась». –
«И не веришь в вечную жизнь?» –
«А что ещё это такое?» –
«По спокойному плёсу плыть
рядом с цветущей землёю,
дарящей вкусные блюда». –

«Мне вспомнилась детства минута:
сказала мне бабушка ясно,
что я, умирая, отправлюсь
на самые нежные листья
высокого самого вяза».

«Плела твоя бабушка ересь.
Тебе мы откроем истину.
В неё ты, конечно, поверишь», –
галдели лягушки неистово.

«Зачем же хотела тропинку
увидеть я? – стонет улитка. –
Я верю в бессмертие жизни
и в проповедь вашу»… Но прытко
лягушки в кусты уползают,
а робкой улитки обличье
в дремучем лесу исчезает.

Две лягушки, две побирушки
на минуту, как сфинксы, застыли.
«Ты-то в жизнь вековечную вперишь?» –
одна у другой спросила.
«Я – нет», – отвечает печально
слепая, с ногой изувеченной.
«Зачем же тогда мы сказали
улитке, чтоб верила вечности?»
«Зачем… Я не знаю, глупа я, –
вздыхает квакуша слепая,
у которой больны суставы. –
Я очень волнуюсь, и рада
слышать в глубинах дубравы
уверенность мысли и взгляда.
с которой мои лягушата
взывают к югу с канавы»…

Бедняжка улитка обратно
Ползёт. Над тропинкою длинной
безмолвия лёгкие волны
текут из вершин тополиных.
Улитка внезапно встречает
Отряд муравьёв красноватых,
шагающих шумной гурьбою,
и тащат они за собою
(вздымаются шлейфики пыли)
муравья-чужака, у которого
поломаны усики были.
И тут восклицает улитка:
«Почему – о, постойте, мурашеньки! –
вы так обращаетесь варварски
с вашим бедным товарищем?
Расскажите мне, что натворил он.
Я буду судить беспристрастно.
И ты расскажи, муравейчик,
чтоб всё я осмыслила ясно».

Муравей полумёртвый просто
говорит ей, чуть ли не плача:
«Я видел небесные звёзды».
«Звёзды?! А что это значит?!» –
муравьи закипали от злости.
И спрашивает улитка
задумчиво-нежно: «Звёзды?»
«Да, – муравей повторяет, –
видел звёзды: как верхолаз,
я взобрался на тополь высокий –
и видел там тысячи глаз
среди мглы своим собственным оком».
«А что значит звёзды?» – улитка
спрашивает удивлённо.
«Огни, которые мы несём
над своей головой, как знамёна».
«Но мы их совсем не видим», –
кричат муравьи у дубравы.
И улитка: «Моё зрение
рассчитано только на травы».

Качая своими усиками,
муравьи произносят громко:
«Тебя мы убьём; ты – ленивец,
и мало в тебе порока.
В труде – все каноны рока».

«Звёзды видел я», – муравей
шепчет раненными устами.
И улитка выносит решение:
«Занимайтесь своими делами,
отпустите его! Это слишком!
Похоже, что очень скоро
изнурённый умрёт муравьишка».

Крест-накрест по сладкому воздуху
пролетела пчела золотая.
Аромат необъятного вечера
пьёт муравей, умирая,
и роняет: «Это она
понесёт меня к звёздам дальним».

Муравьишки бегут кто куда,
увидев его бездыханным.

Вздыхает ошеломлённая
улитка и удаляется,
бледная, отягощённая
наплывом мыслей о вечности:
«Наверное, к звёздам идут
по этой тропе бесконечности.
Узнать бы свою звезду!
Но уж больно я неуклюжа –
очевидно, до звёзд не дойду.
И думать о них не нужно».

Туманом окутаны дали,
где солнце блестит канифольно.
В церковь людей сзывают
далёкие колокольни,
а мирный флегматик-улитка,
мещаночка и плодожорка,
тревожная и оглушённая,
пейзаж созерцает с пригорка.